Память и знание прошлого, заполняя мир, делают его более интересным и значительным. Без прошлого мир пуст для людей, без прошлого нет и будущего. В каждой семье, в каждом доме есть своя семейная вещь, которая досталась в наследство от уже ушедших предков и хранит светлую память о них.
В нашей семье такими реликвиями являются папина ложка и его военный билет.
Про ложку лучше сказать - являлась. Ее папа принес с фронта и до конца своей жизни ел только ей. Она выделялась среди остальных алюминиевых ложек каким-то серым металлом и легкостью. К тому же имела название "папина" среди домочадцев, а среди наших подружек - почему-то "немецкая". После смерти отца эту ложку мы подарили папиному однополчанину, с которым папа встретился случайно после переезда на постоянное место жительство в село Черемшанку Ишимского района, к моей сестре Зое.
А военный билет мы бережно храним. Постоянное местонахождение билета у Зои, но я и мои сестры, самая старшая Валентина и самая младшая Аннушка, берем его и в свои семьи. Рассказываем и показываем своим детям, внукам и правнукам. Неделю назад внук Дима, второклассник, изучал боевой путь прадеда, затем написал сочинение "Участие моей семьи в Великой Отечественной войне".
Сейчас эта маленькая красная книжечка с пятиконечной звездочкой, внутри которой серп и молот, передо мной. Открываю первую страницу, и сразу бросаются в глаза крупные буквы. Ими написано ВОЕННЫЙ БИЛЕТ, серия АИ №931466И, и дальше уже все строки и графы записаны мелким шрифтом. Фамилия, имя, отчество - Третьяков Михаил Ефремович, год рождения - 1913, выдан: Бердюжский район, Тюменская область, районным военным комиссариатом 30 марта 1951 года, подполковник Смирнов - и подпись. На следующей странице - военно-учетные сведения: указаны военное звание - сержант, должностная квалификация - командир отделения.
Из сведений о прохождении призыва на действительную военную службу можно узнать, что папа служил с 11.1937 по 12.1939 г. в особом железнодорожном полку, а где располагался полк - для меня пока загадка. При жизни любимого папочки я даже не поинтересовалась ни у него, ни у мамы, в каком месте служил наш отец, хотя чаще всех из своих сестер была рядом с ним. Помогала при строительстве дома, на рыбалке, ведь у него не было сыновей.
Папа в послевоенное время работал зоотехником, и я летом его всегда сопровождала в поездках на лошади к казахам, на выпаса. Я не умолкала всю дорогу, приходилось до 10 км ехать, все расспрашивала и расспрашивала его. Объяснял доходчиво, давал мудрые ответы.
Каждая из моих сестер (нас росло пятеро, после войны в 1946 и 1948 рождались у меня братья, но оба умерли в полуторагодовалом возрасте, сестра Надя умерла в 1972 году) и я не помним, чтобы папа на нас прикрикнул. Всегда понимали его с полуслова. Приведу пример. Когда мы переехали из Тундрова в Нестерово, нашими соседями стала семья Александра Никитича Чекунова, в палисаднике которой росло множество красивых цветов. Мне тогда было десять лет. Проходя мимо садика, я не удержалась и начала рвать цветы, которые выглядывали за штакетник, и не заметила, как подошел папа. Молча взял меня за руку и повел домой. Подвел к маме и сказал: "Галинка, срывай с головы у мамы платок, ведь на нем тоже красивые цветы". Это было мое первое и последнее воровство. Папа нас очень-очень любил. И любил нашу маму.
В одной из поездок меня заинтересовало, как папа с мамой встретились. Он рассказал мне так: "В конце декабря 1939 вернулся из армии, пришла деревенская молодежь встретить меня. Среди них выделялась черноволосая девка, одета по-городскому. На ней была парочка, то есть юбка с кофтой, и на ногах ботинки. Я сразу решил - она будет моей женой. У друзей навел справки о ней. Оказывается, это наша деревенская сирота Марийка. У нее отца убили в 1921, во время крестьянского восстания. Не узнал, так как она и моложе меня на восемь лет была, и ее в возрасте десяти лет отчим увез с матерью в Новокузнецк. Теперь отчим умер, и они вернулись на родину".
Папа тоже рос сиротой, его отца убили на Первой мировой. Стали встречаться молодые, но Домна Васильевна не хотела отдавать дочь замуж за вдовца, который до армии успел похоронить жену. Умерла она от чахотки, хотя, чтобы ее спасти, они уезжали жить в Краснодарский край.
"Так что, - продолжал рассказывать отец, - взял я Марийку в жены через год "убегом", то есть без разрешения тещи, которая потом во мне души не чаяла. Свекровь сильно полюбила невестку и звала ее с гордостью "наша девка". В августе 1941 года у нас должен был родиться первенец. Оставалось ждать и радоваться. Но грозный июнь этого года все расставил иначе - слезы, слезы. (Даже вспоминая об этом, папа отворачивал от меня лицо, чтобы я не заметила, как заблестели у него глаза). Наверное, судьба была благосклонна ко мне, и меня не призвали в первые дни на фронт. 4 августа родилась светлоголовая дочка, похожая на меня. Имя Валюша было выбрано еще до рождения, так как подходило и для мальчика, и для девочки. А 11 августа я уже на поезде вместе с новобранцами подъезжал к городу Барабинску. Решили между собой, что везут на восток, война будет не затяжной, но в Барабинске выдали обмундирование - и назад, через родной Ишим, на запад".
Пристаю снова с вопросами - теперь о войне. Папа замолкает - и такая боль в его глазах, что мое сердечко защемило, и я тоже умолкаю. И он, вздыхая, произносит: "Страшно это, да и ни к чему тебе, дочка…".
11-я страница военного билета - сведения об участии в Великой Отечественной войне и других войнах. Заполнено две строчки. В Отечественной войне, в составе 3-й морской бригады, - с 08.41 по 06.44 г. Вторая запись гласит: 424-й стрелковый полк, с 07.1944 по 03.1945 г. И в памяти до малейших подробностей всплывает предпоследняя беседа с самым дорогим моим человеком. О войне я уже вновь спросила папу, будучи студенткой 4-го курса Ишимского педагогического института. Он привез продукты и деньги, собрался в этот же день домой, но рейс автобуса отменили, и мы вернулись в общежитие. В гостевой комнате на первом этаже проговорили целую ночь.
"Ехали мы по неизвестной нам местности, через незнакомые станции и города, и в нашей теплушке никто не мог предположить, куда нас везут. Поговаривали и о Северном фронте, и о Прибалтике. Не доезжая Петрозаводска, попали под сильную бомбежку. Много молодых ребят полегло, старались спрятаться под вагонами, по которым велся шквальный огонь.
Наш командир крикнул: "К лесу!". После налета собрались по отрядам и стали выходить из леса, да только ничего не получалось. Враги окружили да болота местные. Питались ягодами, корой, иногда находили копыта от лосей и их варили в болотистой воде. Каждый день умирали десятки бойцов, в основном молодые, от ран, голода, да и по топи не умели ходить городские парни. Когда вышли из окружения, мой вес был 40 килограммов при росте 165 см. Наверное, мои любимые женщины: мамаша, жена и маленькая Валечка - хотели, чтобы я вернулся к ним.
Воевать начал на Карельском перешейке, на реке Свирь, по левому берегу которой проходил передний край Карельского фронта, в составе третьей морской бригады. Этот фронт считался самым длинным - его левый фланг начинался у Ладожского озера, а правый кончался в Заполярье, на северной границе с Финляндией, упираясь в Баренцево море. Финляндия была союзницей Германии, воевала с нами с 1941, и на правом берегу Свири находились финские войска.
Противник в течение осени 1941 года предпринимал настойчивые попытки ликвидировать Свирский плацдарм и пробиться к устью Свири и дальше, к Волхову, а затем - к Неве. По замыслу немцев, река Нева должна была стать границей между Финляндией и Германией. Приходилось отбивать несколько атак в день, враг намеревался отрезать нас от реки Свирь, прижать к Ладожскому озеру и уничтожить.
Однако все попытки оказались тщетными. В короткое время построили на плацдарме разветвленную оборону, вырыли траншеи, возвели ДЗОТы, выставили минные поля и стали вести активные боевые действия по укреплению и расширению своих позиций. Противнику не удалось ликвидировать плацдарм и переправиться на левый берег реки Свирь. Бои на этом участке носили кровопролитный характер. Поток раненых был настолько велик, что бригадные и армейские медики едва справлялись с их приемом и первичной обработкой.
Конец апреля и май 1942 года оказались крайне тяжелыми для бригады, растаял снег, зимних дорог не стало. Места расположения частей бригады и подступы к ним превратились в непроходимые болота. Разлившаяся река Свирь отрезала от баз снабжения.
Весеннее наступление 1942 года на свирском участке фронта не принесло ожидаемых результатов, прорвать оборону противника и отбросить его к северу от реки Свирь не удалось. Зато у врага были израсходованы все резервы. Планы гитлеровцев о соединении немецких и финских войск и создании второго кольца окружения вокруг Ленинграда были окончательно сорваны.
До лета 1944 года стояли в обороне. Сколько было выкопано окопов, блиндажей и землянок - не пересчитать. Несмотря на то, какая была погода, все укреплялись и укреплялись. Клали свой труд и свои жизни ради победы. До сих пор перед глазами многие мои однополчане - совсем молоденькие, - которые остались лежать в карельских лесах и болотах.
Меня, как говорится, Бог миловал. Первое ранение получил в июне 1944 года при форсировании реки Свирь. Первыми со своими комсомольцами высадились на правом берегу реки и укрепились. Вели огонь и дали возможность переправиться остальным. Попал в эвакогоспиталь, пролежал месяц в госпитале - подлечили, остался небольшой осколок в легком. И снова на фронт, уже командиром отделения. Меня приняли в члены ВКП(б)".
Здесь сделаю отступление от папиного рассказа. Оказывается, за этот бой он был награжден медалью "За отвагу", о которой так и не узнал. Буквально год назад в Полозаозерской школе готовились к мероприятию "Ночь музеев", одной из тем которого был поиск ветеранов войны. Я обратилась к Анне Федоровне, чтобы она в поисковике на сайте "Подвиг народа" написала данные моего отца. И так, спустя столько лет, я узнала о подвиге и награждении папы.
В военном билете лежат удостоверение к медали "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г." и справка о втором тяжелом ранении, которое он получил в марте 45-го года. После ранения папу считали убитым: видели однополчане, как в здание, за которое он забежал, попал снаряд. От здания ничего не осталось. Шли в наступление, и папу, истекающего кровью, подобрали санитары другой части и отправили в госпиталь.
Моя мама получила похоронку, но свекровь не давала ей плакать и твердила: "Минька вернется". И чудо: через месяц от него пришло письмо из Томска, где он находился в госпитале.
Домой вернулся, как и уходил, в августе, только 45-го года. Дочке было четыре годика. Валя не шла к нему. Он подманивал ее сахаром и шоколадом - привез из госпиталя.
Ушел из жизни наш дорогой, родной папочка в возрасте 66-ти лет. Последний год терпел адские муки от неизлечимой болезни. Обнаружили затемнение в легком, он врачам сказал, что это осколок с военных лет. А уже после увидели на снимке обширную опухоль.
Последняя наша беседа была за три дня до его смерти. Я была беременна, и папа очень просил меня не плакать на похоронах. Говорил, как всегда, спокойно, утешал, что прожил счастливую жизнь с мамой: "Горжусь вами, дочерьми, и вашими спутниками жизни, прошел через войну и остался жив". Я не выполнила папину просьбу - плакала навзрыд. Вот и сейчас душат слезы, и сжимается сердце от тоски и душевной боли.
Мне нужно получить удостоверение к папиной награде, вложить в военный билет и продолжать хранить светлую память о папе, ветеранах войны, и передать потомкам нашу семейную реликвию, прививая через нее любовь и уважение к тем, кто с честью защищал Родину и любовь к самой Родине.
